С тех пор как медобслуживание в России стало платным, в стране появилось огромное количество медицинских учреждений, и разобраться, кому стоит доверить свое здоровье, а кому нет, совсем не так просто, как кажется.
Одним из безусловных лидеров в сфере современной медицины является Европейский Медицинский Центр. EMC – это негосударственная клиника, предоставляющая медицинское обслуживание по западным стандартам и входящая в число лучших лечебных учреждений не только России, но и мира, что подтверждено Международным сертификатом ISO 9001:2008, которым обладают лишь немногие московские клиники.
В этом центре работают специалисты из России, Франции, Германии, Великобритании, Японии и США. Лишь немногие медицинские учреждения Москвы могут похвастаться таким интернациональным составом врачей, а в связи с отменой квот на привлечение иностранных врачей, география персонала расширится еще больше.
О том, каковы перспективы платной медицины и чем отличаются наши врачи от иностранных, «Новому Взгляду» рассказал доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач РФ Леонид Михайлович Печатников.
Расскажите, пожалуйста, как и с чего началась история знаменитого EMC?
Европейский медицинский центр – один из пионеров негосударственной коммерческой медицины. Он был создан в 1989 году, а началось все с идеи привезти в Москву иностранного доктора, поскольку у наших врачей иностранцы лечиться не хотели. По части мед обслуживания наш имидж за границей всегда оставлял желать лучшего, и если про медведей на улицах в перестроечные годы уже не говорили, то касательно медицины, мнение было однозначным – лечиться у нас нельзя. Из-за этого западники боялись ехать сюда работать.
Масштаб проблемы был очевиден именно иностранцам, поэтому идея организовать медицинский центр с нерусским персоналом принадлежала французскому доктору, который уйдя на пенсию открыл здесь частный кабинет и привез врача - француза. Идея имела большой успех, что позволило владельцу быстро расширить практику. Он пригласил еще нескольких врачей и снял на Патриарших прудах красивый особняк (в прошлом архив ЦК ВЛКСМ) площадью 1500 кв. м.. Там появились операционные и палаты, бизнес стал стремительно развиваться, и, в конце концов, привлек к себе внимание серьезных инвесторов. (а начиналось все на деньги одного человека, вложившего в предприятие свои сбережения и небольшой кредит, что в сумме составило чуть более $1млн.) Спустя несколько лет клиника была куплена процветающей сетью «36,6» за $22 млн., то есть хозяин капитализировал в 20 раз то, что вложил в Москву.
Владелец с той поры не менялся?
Менялся – в момент кризиса компания «36,6» стала избавляться от непрофильных активов и продала EMC. Новые инвесторы купили этот бизнес уже за $70 млн. Так, практически без серьезных вложений, владельцы «36,6» утроили свои инвестиции.
Вы с самого начала сотрудничали с EMC?
Нет, хотя француз, который все это создал, изначально предлагал мне работать с ним вместе, но я отказывался – не хотел бросать госпитальную практику ни за какие деньги. Только в 2004 году, когда появились койки, я согласился принять клинику под свое командование. И сформировал как саму команду, так и медицинскую стратегию развития бизнеса. И если за первый год работы через наш стационар прошло 200 человек за год, то спустя три года, когда было построено новое здание в Орловском переулке, через стационар проходило уже 200 человек в месяц, хотя коек было не так уж много – всего 14.
В чем вы сами видите секрет успеха?
Наш подход изначально был европейским. В том смысле, что я не держал пациентов в стационаре долго. Даже пациенты с тяжелыми патологиями отлеживали меньше 2 дней. Ведь задача больницы – снять боль, остановить кровотечение, и сделать то, что можно сделать лишь в стационаре, а лечиться пациент может и дома. Эта установка в корне отличается от советской системы, где необходимо было отлежать свое.
Но это когда было…
Еще совсем недавно порядки были именно такие, и если человек не пролежал в больнице хотя бы 2 дня, страховая компания не оплачивала его лечение. Страховщики исходили из того, что если больного продержали так мало, то либо он не серьезно болен, либо ему сделали что-то некачественное.
А за счет чего обеспечивается такая скорость?
Хотя бы за счет того, что весь процесс диагностики укладывается в несколько часов. То есть пациент не отдыхает на койке, а работает – ему постоянно что-то делают. Его беспрерывно исследуют, что и позволяет разобраться с диагнозом за несколько часов. Даже когда у нас еще не было своей «тяжелой техники» – томографов и так далее – мы покупали эти услуги у государственных медучреждений. То есть клали больного на каталку, загружали в машину и везли, куда надо. Поэтому лечение в стационаре проходило всего три этапа: постановка диагноза, начало лечения, первый прогресс и домой. После стационара пациент наблюдался амбулаторно, что обходится ему значительно дешевле.
Все это было важно потому, что лечение у нас оплачивали, в основном, западные страховые компании, которым по срокам было ясно, что мы не выкачиваем из них деньги и не задерживаем пациента искусственно. Поэтому за счет скорости и качества мы довольно быстро оказались востребованными у западных страховщиков, хотя клиника у нас очень дорогая.
Ведь западные врачи приезжают сюда зарабатывать деньги, то есть мы им много платим, к тому же в бизнес вложены серьезные инвестиции – у нас сейчас стоит самая лучшая техника, в клинике все самое высококлассное.
Клиентская база у вас растет?
С той поры как мы увеличили номенклатуру услуг, количество пациентов стало увеличиваться в геометрической прогрессии. К иностранным пациентам присоединились наши, у которых есть соответствующие материальные возможности.
К тому же в январе этого года мы запустили новое здание в Орловском переулке. Год назад купили офисный центр, перепроектировали его под медицину, оснастили самой современной техникой, и теперь у нас все «по взрослому» – 30 коек и 4 операционные – лучшие в России; и это я могу сказать со всей ответственностью и без ложной скромности. У нас великолепно оснащенная реанимация и безграничные с точки зрения медицины, возможности. Сегодня наш центр, если не самый, то уж точно один из самых крупных негосударственных медицинских учреждений, где лечат абсолютно все, включая онкологические заболевания.
Что является главной особенностью вашего центра?
Интернациональная команда штучных докторов. Кстати, с июля 2010 года по инициативе наших властей отменили квоты на иностранных врачей. Это означает, что иностранных специалистов можно приглашать на работу в том количестве, в котором это нужно клинике. Раньше требовалось получить квоту на определенное количество специалистов, причем из конкретных стран. Если например нужный нам доктор появлялся в стране, на которую квоты нет, то взять его мы не могли, как бы ни хотели.
Вообще легализация иностранных врачей в России – это очень серьезный, трудоемкий и капиталоемкий процесс. Ведь чтобы легализовать иностранцев, нужно легализовать их дипломы, получить на них сертификаты специалиста, а для этого они должны сдать экзамены. Требования абсолютно справедливы – когда я оформлялся на работу во Франции, то проходил еще более жесткую процедуру.
Но разве их высшее медицинское образование не признается у нас автоматом?
Все не так просто. По гаагской конвенции мы признаем их высшее образование, но необходимо сдать экзамен по специальности – терапевт, гинеколог, лор и так далее. Это «сертификационный экзамен» и сдается он на русском языке. Поэтому иностранные врачи, которые собираются работать у нас, должны хоть как-то освоить язык, поэтому все наши доктора худо, бедно говорят по-русски.
У иностранных врачей более высокие зарплаты, чем у российских?
В целом да. У них высокая заработная плата, но они за нее и вкалывают. Работают за процент как сдельщики и платят 13% налога, что их и привлекает в России – в Европе гораздо выше налоги, поэтому и заработок их там меньше. То есть по абсолютным цифрам они бы, к примеру, во Франции получили больше, но отдали бы половину в качестве налога, поэтому фактически вышло бы меньше.
Как к иностранным докторам относятся наши врачи?
Их присутствие дисциплинирует наших соотечественников. Это ведь не просто обмен опытом, а перенос сюда тех принципов и технологий, носителями которых западные врачи являются. Я очень дорожу таким взаимодействием, потому что врачи взаимо обогащаются. У нас, например, работает очень известный французский ЛОР-врач, у которого была своя клиника в Марселе. Он прекрасный оперирующий специалист, и с ним в паре работает наша российская девушка. Она ездила к нему, он ей все показывал, и теперь, пройдя через его школу, она уже никогда не сможет работать как раньше.
Ведь методики операций у них и у нас иногда совершенно разные. То есть операция одна и та же, а вот анестезия, техника и подбор медикаментов различны. У нас, например, подозрительно относятся к гормонам. Любой обыватель знает, что лучше все, что угодно, лишь бы не гормоны. Когда-то Борис Евгеньевич Вотчал сказал, что лечение гормонами, это как езда на тигре – везет быстро, но слезть страшно. На самом же деле гормональные препараты жизненно необходимы, и их умелое использование не приводит ни к каким осложнениям, и может, к примеру, сократить в два раза период выздоровления от воспаления легких. И это минимум. То есть при сочетании антибиотиков с небольшими дозами гормонов выздоровление наступает в разы быстрее.
По-разному оценивается и операционное вмешательство. Есть у нас, к примеру, французский гинеколог, который за время работы собрал вокруг себя команду российских врачей. У него своя методика и свои представления о том, как надо вести женщину, и когда именно ей нужна операция. По его мнению, у нас очень часто оперируют тогда, когда в этом нет нужды, и в то же время не оперируют тогда, когда лучше решить проблему заранее. То есть, когда операция будет все равно, просто позже и в худших условиях.
От подобных решений зависит прогноз заболевания. Кстати, этот гинеколог – один из двух, трех врачей в Москве, который умеет делать удаление матки через влагалище, то есть без разреза. Технически операция сложная, зато нет никаких рубцов, даже лапароскопических.
Каковы принципиальные отличия западной системы медицинского образования, от нашей?
В российской медицине есть ряд специальностей, которые, если не исчезли совсем, то находятся в плачевном состоянии. Так у нас практически умерла патологическая анатомия, то есть морфология, и наши морфологи под микроскопом уже почти ничего не видят. Неважно обстоит дело и с анестезиологией. Все это связано с нашим прошлым. «Вам больно?» – «Потерпите…». Таков был советский подход. На западе это исключено. Не может быть никакого «потерпите». Вам не должно быть больно! Поэтому и отношение врача к пациенту иное. Наш врач спокойно может сказать больному: «Ничего страшного, скоро пройдет». И никто не обижается на это, а западный подход означает «мы вас обезболим, потому что вы не должны страдать». Комфорт пациента и его субъективные ощущения превыше всего, хотя многие вещи действительно со временем проходят сами. Но там философия другая – больной ни минуты не должен чувствовать боли.
У наших врачей можно позаимствовать разве что душевность. Но лечат все же лучше западные. И мы учимся у них. Пока во всяком случае.
Подход – это единственное отличие?
Нет, у них все иначе. Во Франции, например, существует институт врача общей практики. Это не терапевт, не хирург, не лор, не гинеколог – это врач, который может оказать помощь при болезнях самых разных органов. Он может вытащить вместо лора пробку из уха, может вылечить насморк, может вместо гастроэнтеролога пролечить язву желудка.
Мы таких врачей не готовим. У нас в поликлинике терапевт выполняет функции диспетчера. И сам, за редким исключением, ничего не лечит, а направляет к специалисту. Нос – к лору, легкие – к пульмонологу, сердце – к кардиологу… А врачи общей практики лечат сами. В чем есть и отрицательные моменты: порой они слишком много на себя берут и не торопятся отправить больного к специалисту. Но это уже связано с уровнем доктора. Опытный врач конечно же знает, когда необходима специализированная помощь.
Вы приглашаете к себе только лучших врачей?
Конечно. Собираю их что называется «вручную», поштучно, через знакомых. Кстати выслушал недавно от одного высокопоставленного сотрудника аппарата правительства упрек в том, что «ваших врачей там лицензии лишают, а вы их подбираете». Это, конечно же, не так. К нам едут за заработком очень востребованные доктора. Это, порой, люди немолодые, которые хотят подкопить денег перед пенсией. Но все они очень квалифицированные специалисты с прекрасной репутацией. Среди моих врачей вообще нет людей пенсионного возраста.
К тому же я стараюсь выискивать тех, кто учился в России, или родился здесь. Таких, которых судьба забросила за границу, и которые там получили высшее образование и лицензию. Я возвращаю их сюда. У меня сейчас два таких врача работают – немецкий и американский. Наш доктор онколог была увезена из России в четырнадцать лет, получила образование и оформилась как врач в США, но у нее сохранился прекрасный живой русский язык, что очень помогает ей здесь.
Сколько в вашем центре иностранных врачей, а сколько российских?
Сейчас где-то 50/50. Но после отмены квот я смогу отбирать врачей в любых странах и любом количестве и соотношение изменится. Недавно я пригласил на работу японского доктора и это очень здорово, потому что в Москве много пациентов японцев, а он к тому же говорит и по-китайски, так что вся азиатская диаспора легко находит с ним общий язык и с удовольствием лечится у нас. Отсутствие языкового барьера очень важно в медицине.
А как количественно соотносятся российские и иностранные пациенты в вашем центре и чем они отличаются друг от друга?
У нас сейчас 40% русских пациентов и 60% иностранных. Русские более требовательны и более недоверчивы, чем иностранцы. Там редко бывает так, что пациент сначала сходил к одному доктору, потом с тем же самым пошел к другому, а затем перепроверил диагноз у третьего. На западе доктору доверяют, а у нас нет. Я, разумеется, не осуждаю наших соотечественников за эту манеру «сверять показания». Увы, мы сами виноваты, что в нас сомневаются соотечественники.
К тому же окончательный выбор доктора часто определяет именно его фамилия. Бывает так, что русский пациент обращается к иностранному доктору, просто потому, что тот иностранец, а в результате попадает к русскому специалисту. Со временем больной, конечно, забывает, что изначально пришел под гипнозом иностранной фамилии, но в целом имя играет немалую роль.
Неужели иностранные имена могут привлекать сами по себе?
У иностранцев лечиться престижно… Своеобразный haute couture от медицины. Что подтверждается забавным фактом. У меня работает французский врач, выходец из среды белой эмиграции, отец которого родился во Франции. Но фамилия у него осталась украинская. В клинике все знают, что он великолепный доктор, настоящий француз, причем француз в поколениях, но фамилия ему ужасно мешает. Например звонит пациент и хочет записаться к ортопеду. Его спрашивают: «К французу или русскому?» «К французу, конечно…» Ему озвучивают фамилию врача и звонящий в негодовании бросает трубку…
Как вы продвигаете свой центр, или вам это вообще не нужно?
Мы довольно долго не занимались никакой рекламой, но сейчас, после открытия клиники в Орловском переулке, приходится. Ведь мы планировали ее запуск в «тучные годы», а теперь будущее видится уже не таким розовым. Многие компании сократили социальные пакеты, и у нас возникла необходимость о себе напомнить. Но мы продвигаем не саму клинику, а продукты, которые она предлагает. Например знаменитый check up.
А что это такое?
Это когда человек может за сутки пройти полное скрининговое обследование с углубленным исследованием обнаруженной патологии. За таким обследованием российские пациенты раньше ездили за границу, а сегодня мы можем это делать здесь на столь же высоком уровне. Но главным нашим маркетинговым ресурсом остается сарафанное радио. Рекламы ведь полно, медицинских центров тоже. Отличить хорошее от плохого по рекламе нельзя. Можно все, что угодно назвать европейским, американским, да хоть марсианским, но люди давно перестали верить в сказки..
У вас можно купить страховку?
Пока нет, но у нас есть программа прикрепления. Это авансовый платеж, который предусматривает ряд обследований и, в случае необходимости, лечение. Такую программу страховкой назвать нельзя, ведь страховой полис сгорает, а баланс лицевого счета нет. К тому же он дает скидку 10% на все услуги, плюс приоритет по записи. И если деньги не израсходованы, они переходят на следующий год. Элемент страхования присутствует в том смысле, что, взяв определенный аванс, мы берем на себя расходы по лечению в случае если ошиблись с прогнозом. То есть, если вы заболели, то расходы будут наши.
Вы планируете выход на российский страховой рынок?
Л.П: Да, конечно. Для этого мы купили еще одно помещение площадью 15000 кв.м, где будет располагаться новый стационар. Мы оснастим его самой современной техникой, но работать он будет в рамках русской страховой категории. Клиника откроется в 2012 году и там будет применена иная философия бизнеса.
А в чем будет отличие, кроме цены разумеется?
Например, вы у нас записываетесь к врачу кардиологу. И вами будет заниматься доктор, который специализируется в кардиологии и может сам провести любые обследования. Если нужно, он сделает стресс тест, доплеровское исследование, эхо - кардиограмму. То есть наши врачи владеют всем инструментарием, необходимым для постановки диагноза. У американцев и европейцев кардиолог умеет даже стенты вставлять. Раньше и на западе увлекались узкой специализацией, но быстро поняли, что так нельзя и что настоящий врач должен быть «и швец, и жнец и на дуде игрец»…
Очевидно, что лечение у такого специалиста не может стоить дешево, потому что доктор проводит с вами очень много времени. Но зато он несет полную ответственность за результат. И лишен возможности сказать «я бы вас лечил правильно, если бы врач, который делал ультразвук дал мне адекватную интерпретацию». То есть, у него нет возможности списать неэффективность лечения на чужой счет.
В России же врачей такого уровня не готовят вообще. У нас кардиологов готовят отдельно, специалистов по ультразвуковой диагностике отдельно, по функциональной диагностике отдельно, ну и так далее. Поэтому в российской поликлинике вы постоянно ходите из кабинета в кабинет. А в нашей клинике все врачи и лечащие, и диагностирующие, а следовательно, и дорогие.
Но если я выхожу на российский страховой рынок, я не могу использовать врачей общей практики, поэтому вынужден строить свою медицинскую стратегию, исходя из возможностей страховой компании. И в новой клинике все будет отдельно. Для больного это не так удобно, зато дешевле. А преимущество будет заключаться в том, что сложные случаи будут разбираться с участием моих «штучных» врачей. Поэтому мы и приобрели помещение по соседству, чтобы доктора могли, не теряя лишнего времени, помогать в нашей клинике среднего класса. То есть у нас получится недорого и хорошо. Такой симбиоз позволит сохранить планку качества даже при скромных ценах.
Но сейчас вы ведь тоже работаете с российскими страховыми компаниями?
Да, с нами работают все крупные российские страховщики, но наш полис самый дорогой на российском рынке. Поэтому по страховке мы обслуживаем в основном корпоративных клиентов – наш центр сотрудничает с частными компаниями, и с крупными государственными. С корпоративными клиентами все значительно проще. Ведь у обычного пациента может просто не хватить денег на оплату лечения, а оказанная услуга перестает быть услугой… В то время как корпорация, тем более та, с которой давно работаешь, всегда заплатит за своего сотрудника. Тем более, что с этого года у корпораций появились налоговые льготы при оплате лечения своего персонала.
Вы занимаетесь благотворительностью?
У одного из нынешних совладельцев клиники есть свой благотворительный фонд, который оказывает помощь детям, а один из наших докторов запатентовал методику лечения нейросенсорной тугоухости и болезни Миньера. Фонд оплачивает лечение этих детей. То есть не мы благотворители, а фонд.
Легко ли совмещать медицину с коммерцией?
Конечно, трудно! Соединение медицины и коммерции вещь крайне тяжелая. Владельцы нашего бизнеса никогда не скрывали, что их задача увеличить капитализацию компании. Раньше они производили сок, потом продали несколько своих заводов, а вырученные деньги вложили в медицину. В клинику инвестировано порядка $150 млн, при том, что оценивается она уже в $300 млн. Но чтобы и дальше увеличивать капитализацию, необходимо не только наращивать выручку, но и поднимать показатель EBITDA. А сокращая финансирование, нельзя обеспечить высококлассного обслуживания. Где компромисс? Я считаю, что его надо искать в бизнес модели. Ведь по-настоящему обогащаются не на марже, а на обороте. Поэтому мы приняли решение осваивать разные ценовые ниши: Спиридоньевка, где сейчас работают наши врачи общей практики – это клубная клиника, Орловский переулок – это luxury, а новая клиника будет доступна среднему классу. Убежден, что наш бизнес надо структурировать по нишам и именно в этом заключается залог успеха при гарантии качества.
Мы слышали о Вашем назначении главным врачом Сочинской Олимпиады, это правда?
Да, это так. Год назад мне предложили возглавить департамент по медицинскому обслуживанию и допинг контролю организационного комитета «Сочи 2014».
Как Вы думаете, с чем связан подобный выбор?
Мне, конечно, тяжело ответить на этот вопрос. Но могу предположить, что оценили, прежде всего, мой многолетний опыт работы и общения с зарубежными специалистами, который окажется полезным в процессе подготовки и проведения Олимпийских Игр. Кроме того, на мой взгляд, модель Европейского Медицинского Центра может с успехом быть использована при проектировании и строительстве Олимпийских больниц в городе Сочи.
Источник: «Новый взгляд» приложение к газете "Московская правда"
Автор: Стас Новинский
август 2010 г.
Мы ждем вашей оценки.
Оказалась ли статья полезной?
Оказалась ли статья полезной?
Вопросы и ответы
Как понять, что меланома дала метастазы?
Чаще всего опухоль метастазирует в лимфатические узлы — может отмечаться их увеличение и болезненность окружающих тканей при сдавливании. При появлении метастазов в отдаленных органах отмечаются симптомы со стороны пораженного органа, например, головные боли, расстройства чувствительности (головной мозг), боли в
спине (позвоночник), появление новых новообразований рядом с первичным (кожа) и т.д.
...ещё
Сколько живут с первой стадией меланомы?
При своевременной диагностике и качественно проведенном лечении пятилетняя выживаемость у пациентов с меланомой кожи превышает 97 %.
Сколько меланома развивается по времени?
Время развития зависит от стадии и типа меланомы. В среднем, ситуация следующая. Первая стадия — самая «медленная», продолжается от 1 до 5 лет. Вторая быстрее, развивается в течение нескольких месяцев. Третья и четвертая — от 1-3 месяцев до нескольких недель.
Какие органы поражает меланома?
Меланома может встречаться практически в любых органах и тканях. Наиболее распространена меланома кожи (свыше 90 %). На втором месте по распространенности стоит меланома глаза и его придаточного аппарата (6,8 % случаев). Реже новообразование локализуется в других органах, например, в прямой кишке, половых или
дыхательных органах, мозговых оболочках и т.д.
...ещё
Болит ли меланома?
В большинстве случаев на ранних стадиях меланома не болит. Однако по мере развития онкопатологии пациент может жаловаться на зуд, жжение, субъективный дискомфорт в области новообразования, воспаление кожи у его границ.
.webp)
.webp)
.webp)
.webp)
